Расшифровка видео интервью для KM TV, 18 марта 2010 года.

Роман: Если ты через себя ничего не пропускаешь — тогда, значит, грош цена этому всему, и ничего нет ценнее в жизни, допустим, моей реакции. Почему существуют такие понятия, как «режиссерская профессия» и «актерская профессия»? Если режиссер приглашает меня — значит, он хочет увидеть реакцию не персонажа, а реакцию Романа Сергеевича Мадянова на эту ситуацию. Потому что если бы ему захотелось посмотреть и увидеть реакцию, допустим, Сергея Маковецкого, — он бы взял Сергея Маковецкого. Или реакцию Сергея Гармаша, Евгения Миронова, Владимира Машкова, Александра Балуева — неважно. Именно их реакцию на данную ситуацию, понимаете? Поэтому, если берут меня, — значит, вы можете увидеть, как в данной ситуации мог бы реагировать Роман Мадянов.

Глава 1. Свободный художник.

Роман разговаривает с сотрудниками театра:

— Ты починил гром?
— Все починил.
— Ольга Евгеньевна у нас. Отлично. Ну что, замечательно… Я хотел, кстати говоря, у тебя… Надо будет потом поговорить с Олегом обязательно… Герыч, значит — наши треугольники: как мы и с Сережкой говорили, нам надо их хоронить…

Он сегодня здесь за старшего. Роман Мадянов, больше 18 лет прослуживший в театре Маяковского, теперь свободный художник — делает только то, что нравится ему. Совместно с актерами Маяковки восстановили спектакль Андрея Гончарова «Наливные яблоки» и теперь играют его на разных площадках.

Роман: Режиссер? Меня нельзя назвать режиссером, допустим. Меня просто коллеги выбрали как бы старшим. Мне уже написали одну афишу, что я — режиссер. Ни в коем случае! Это было просто не то что хамство — я возбухнул, и мы поменяли. Скажем так: я — старший артист или… Хорошо, я — ефрейтор Мадянов, помогающий восстановлению и сохранению этого спектакля, вот и все.

Традиции Маяковского театра он переносит в антрепризу. Репертуарный театр оставлен раз и, может быть, навсегда.

Роман: Люблю воздух свободы. Просто я понял, что можно заниматься так же профессионально своей профессией, не бросая театр, но распоряжаясь абсолютно своим личным собственным временем, для творческих дел. Имея возможность сниматься и в кино, выделяя возможности и театральным работам, ни в коем случае не бросая театр, но участвуя в антрепризах. Вообще антрепризу стали затирать и забивать, но само понятие это замечательное. Когда вы в жизни не имели возможности в советское время (если вы его застали) увидеть на одной сцене, к примеру, Алису Бруновну Фрейндлих, Наташу Гундареву, Армена Борисовича Джигарханяна или, допустим, Олега Ивановича Янковского (царствие ему небесное), — никогда в жизни. Другой разговор, что сами же актеры (и в этом виноваты в основном антрепренеры, и многие артисты тоже) это слово уже превратили в ругательство. Потому что это превратилось просто в наглый чес, не имеющий ни малейшего отношения к творчеству. Просто-напросто эксплуатация собственных лиц на периферии. Приехали, табуретку поставили в местном клубе, прикрыли бюст Ленина тряпочкой желтенькой и замечательно играем спектакль, понимаете?.. Народ этого наелся по горло. Сейчас антреприза требует несколько иного качества.

Отрывок из антрепризы:

— Жить-то еще как-то можно, а вот долг платить тяжело.
— Проценты большие беру.
— Господи, да на что вам большие проценты? Вы, я вижу, человек одинокий.
— Ой, Господи, привычка такая.

Роман: Я еще раз повторяю — мне везет. Я сейчас играю в антрепризах, которые играются в двухэтажных декорациях; 10 кофров с одними костюмами. И, приезжая в любой периферийный город, в столичный город, в Питер, неважно… «Это вы с такой антрепризой ездите?!« — «Да, именно с такой».

Он ратует за по-настоящему театральное действо и ко всему подходит основательно: если уж взялся, так взялся. Это — в его характере. Например, при поступлении в театральный вуз он пообещал мастеру курса, что ни разу за время учебы не снимется в кино, и свое обещание выполнил.

Глава 2. Кино или театр?

Роман: Я дал слово художественному руководителю курса Оскару Яковлевичу Ремезу (царствие ему небесное), что я до 4-го курса не буду сниматься в кино, и не снялся. Как только я оказался в театре Маяковского на службе — там уже можно было, и то, это — микроскопические эпизоды у того же Георгия Николаевича Данелии, там, где это было важно и необходимо.

А ведь поначалу карьера Романа Мадянова в кино складывалась просто сказочно. Он еще в 9 лет узнал, что такое большой кинематограф. Юному актеру досталась роль Гекльберри Финна в фильме Георгия Данелии «Совсем пропащий».

Роман: И опять же говорю — его величество Случай. Это случается раз в жизни, и это произошло, и я был к этому готов, вот и все. Просто отец стал брать на работу нас с братом, и это было действительно интересно. Он возил нас на съемки, за ним приезжала машина и увозила его в «Экран». Снимали картину «Перевод с английского» (режиссер — Инесса Селезнева). И мы ездили, смотрели, как снимается телевизионное кино. По тем временам это был телефильм. Когда снимали перемену в школе, а мы вдвоем, сзади, с Вадимом — и отец сказал девочкам-костюмерам: «Переоденьте этих двоих, пусть они там носятся, на перемене, вместе со всеми, чтобы они у меня тут не болтались под ногами». Мы и носились там…

Бойкого сорванца заметила ассистент режиссера «Мосфильма». На следующий день он оказался в кабинете Данелии и получил главную роль. Вместе с юным Мадяновым в фильме работали Евгений Леонов, Вахтанг Кикабидзе, Евгений Басов.

Роман: Нет, камеры я как-то особенно не боялся. Опять же говорю — детская непосредственность. При нормальном воспитании — это заслуга вообще, я считаю, моего первого учителя, моего отца. Они приучал и к камере, ко всему. Те азы, которые надо было давать,- я все это делал. Иногда это переходило какие-то рамки. Я понимал, что если репетиция-то репетиция, и мне неважно, кто передо мной был. Дядя Женя Леонов или Кикабидзе — меня это совершенно не интересовало. В кадре надо было давать пинок (а это была репетиция) — ну я случайно дяде Жене и сделал этот пинок, и он упал с плота, как и должен был падать. А второго костюма, замены, нету, а у дяди Жени — самолет. Вот, с одной стороны, Георгий Николаевич должен был меня убить, конечно Бесплатные объявления, но, с другой стороны, как к артисту у него ко мне претензий не было.

Ко времени окончания школы Роман Мадянов успел сняться в 10 фильмах, и вопрос выбора профессии для него уже не стоял.

Роман: Хотя оставалась детская мечта, но я понял, что всерьез, по-настоящему я смогу заниматься только этой профессией, и поэтому надо получать хорошее образование, и обязательно театральное.

Но в театральных вузах юную звезду кинематографа, как выяснилось, никто не ждал с открытыми объятиями. Наоборот, его популярность пошла только во вред.

Роман: Театр никогда не любил кино. Поэтому я тщательно пытался скрывать то, что я снимался до поступления, но это выяснили. После этого мне пришлось дать обязательство о том, что я не буду сниматься до 4-го курса, и я не снялся ни в одной картине больше.

Вот так быстро оборвалась бывшая на взлете кинематографическая карьера. Роман Мадянов, не раздумывая, предпочел серьезное актерское образование киношной славе и все годы учебы основательно постигал тонкости мастерства.

Роман: Я хотел этого, я стремился к этому — научиться. Не постигать диамат, истмат, атеизм — на это глаза закрывали в творческих вузах. Все понятно, история КПСС — это замечательно: для нас это был лишний повод проявить свое актерское мастерство, сдав экзамен, допустим, по истории КПСС. Я получил два «автомата» (это была лучшая похвала), не зная и не понимая ничего в этом абсолютно. А вот что касается творческих предметов, непосредственно касающихся актерского мастерства, так там получить четверку — это было очень хорошо, и я не мог себе позволить получить четверку.

Талантливого студента еще на первых курсах заметил Андрей Гончаров и пригласил в труппу театра Маяковского, на тот момент — одного из ведущих театров страны.

Роман: Андрей Александрович как личность был вообще сложный человек. Все было сложно, все было по-разному. Ходили разные о нем мнения. Мнение ходило: «На кого не орет, того не любит». Кого он не любил, на того вообще не обращал внимания, а тех, кого любил, на тех орал. Вот такая странная манера. Потом меньше орал, потому что не надо было как бы вздрючивать. Но мы же понимали причину этого неистовства, поэтому это было впитано с кровью. Как в Маяковке — ничего «просто» нельзя сделать! С «холодным носом» нельзя было выходить в театре Маяковского на сцену, и это правильно было, на мой взгляд. Поэтому многое в отношении профессии сложилось именно там, умение «вводиться». Я был одним из 6–7 человек, кто мог в течение получаса «ввестись» практически на любую роль.

Роман Мадянов с увлечением отдавал себя театру, став одним из ведущих актеров Маяковки. О кино на время забыл, или оно о нем забыло. Больших серьезных ролей не предлагали. Так продолжалось до тех пор, пока не произошла судьбоносная встреча с режиссером Николаем Досталем.

Роман: В этот период оно и получилось, когда началось безвременье в том же театре Маяковского. У меня получилось, у меня стало появляться гораздо больше времени для работы в кино. И, к счастью, в моей судьбе появился бесконечно талантливый человек Николай Николаевич Досталь, с которым мы познакомились, и уже у нас — седьмая работа вместе. Это замечательно. Я считаю, что он мне вернул второе возвращение в узнаваемость.

Его возвращение в большое кино состоялось поздно, но зато и пришел он основательно, как всегда. Его роли в фильмах «Гражданин начальник», «Штрафбат», «В круге первом», «Дикое поле» стали настоящим событием.

Роман: Кино меня видело в совершенно другом ключе, нежели театр. Поэтому там я нашел отдушину, я понял, что мне открылся целый канал свежего воздуха. Представляете, какая прелесть: вернуться опять в кино, когда тебя уже воспринимают иначе, чем в театре.

Кино его действительно видело иначе. После нескольких удачно воплощенных отрицательных образов Роману Мадянову часто доставались роли негодяев, проходимцев — в общем, личностей, скажем так, малоприятных. Но его негодяи так натуралистичны, что зрители часто отождествляют их с самим актером.

Роман: После того же «Штрафбата» мне было очень удивительно — я считаю, что уже никаких призов, ничего не надо. Это — высшая похвала, когда человек подходит, жмет тебе руку и говорит: «Спасибо вам огромное за вашу работу».

Впрочем, сам актер убежден, что не бывает однозначно отрицательных или положительных образов.

Роман: Так вот видят меня. Огромное количество отрицательных персонажей? Допустим, в «Солдатах» я играю Колобкова: 70% на моем сайте считают его отрицательным персонажем. Харченко — может быть, со зрительского отношения. С моей точки зрения — ничего подобного. Какие-то были там другие персонажи, не очень хорошие со зрительской точки зрения. Опять же говорю: я не могу воспринимать своих персонажей отрицательными или положительными. Их нет. Мы с вами не отрицательные и не положительные: мы такие, какими нас создали Господь Бог и папа с мамой.

Глава 3. Признание.

Настоящую, всенародную популярность принесло Роману Мадянову участие в сериале «Солдаты», рекордного по количеству серий и зрительской аудитории.

Роман: Был и сериальный период. Был и рекламный период в моей жизни. И, опять же: я не отношусь к нему — «Фу, как я не хочу смотреть в это время». Это было, и эта реклама шла не от хорошей жизни. Потому что просто денег не было, костюмов не было, ходили с голой задницей, в долгах, как в шелках, после того же театра Маяковского. Потому что получали зарплаты мизерные, и получают до сих пор. И это не надо забывать. И хочется еще большого творчества, и слава Богу, что я дошел до того периода, что я сейчас могу еще что-то выбирать. Дело в другом — как ты относишься к этому делу. Если ты относишься к этому как к сериалу — значит, это и будет сериалом.

Никто не ожидал, что эта проходная, на первый взгляд, работа будет так тепло встречена зрителями.

Роман: Мы честно работали над ним. Никто не ждал про этих «Солдат», что это прогремит, что это посмотрит миллиард. Честно работали просто и все; я уж не помню, сколько там в блоках было серий (16 серий, по-моему, всего было). Начинал Сережа Арланов, и все абсолютно честно и добросовестно работали, потому что это было написано ребятами, прошедшими армию, и все «корки», шутки были привнесены оттуда, кто-то свое привносил… И поэтому это и прогремело. Потом я уже понял, что такой персонаж, как Колобков, просто уже изживает себя, зачем же застревать на одной роли? Я считаю, что я глупо сделал: два последних блока можно было бы точно не делать, уже не надо. Пошла инерция, я тоже себя ругаю за это. Хорошо, сняли отдельный сериал непосредственно про Колобкова, про меня, тоже со сложной судьбой на гражданке — ну, дай Бог, и все. На этом надо заканчивать, и надо жить другими работами. У меня есть чем похвалиться и получше Колобкова, но просто это непосредственно приходит к зрителям, к миллионам, поэтому это так и животрепещуще. А профессиональное кино не всякий может посмотреть, не у всякого возникает возможность посмотреть такое кино. Поэтому не хочу застревать на Колобкове.

И он не застрял. Его следующей большой работой стало участие в фильме Никиты Михалкова «Двенадцать», в котором режиссер собрал, без сомнения, лучших актеров страны.

Роман: С Никитой Сергеевичем я пересекся, по-моему, только один раз — на юбилее Георгия Николаевича Данелии. Потому что Никита Сергеевич у него снимался («Я шагаю по Москве»), и я снимался гораздо позже у Георгия Николаевича. И поэтому когда поздравляли его (я уж не помню, 65-летие, по-моему, было в Доме Кино), и мы пересеклись с Никитой Сергеевичем в первый раз, прямо на сцене Дома Кино. Просто пожали друг другу руки, и я понимал — Никита Сергеевич! И что там я-то… Те работы последние, которые были (мне так кажется, это уж надо у него спрашивать) за последнее время у меня с ним, — это для меня как награда. Это значит, что мастер посмотрел последние работы, оценил, что этого артиста можно позвать, и он может что-то сделать, что ценно и нужно ему. А мне, как артисту, что же может быть приятнее? Тебя зовет мастер в свою работу, и выпендриваться, выкобениваться? Я могу это воспринимать только как награду за те работы, которые были сделаны до этого. Замечательная атмосфера на съемочной площадке, и манера работы с артистами, потому что он бесконечно любит артистов, а уж тем более — тех, которых приглашает. Другой разговор (по-разному можно относиться), что касается творческого процесса работы и выпуска картины, когда у него вся картина — здесь, в голове. И когда каждый артист раним, и ходячий комплекс своих прибамбасов и своих тараканов, и к каждому найти надо ключик, каждого надо раскрепостить и 2–3 словами сказать так, чтобы все это пошло замечательно… Ничего не могу сказать — одно упоение. Как только к талантливым режиссерам попадаешь, так притягиваются талант к таланту, и это сразу радость и удовольствие. И у него — действительно упоение, и у всех.

Эпилог.

Роман Мадянов вывел свой закон притяжения: он считает, что таланты притягиваются друг к другу. Что ж, его творческая карьера — тому доказательство: он сумел пройти через период забвения и вернуться в большое кино. Сегодня он работает с лучшими режиссерами. Какие еще нужны подтверждения?

Роман: Не знаю, кто я там, фаталист или не фаталист. Я иду по жизни, и мне везет. Кто-то приходит и говорит: оптимист я (или пессимист). Я вам еще анекдот могу сейчас рассказать про оптимиста и пессимиста… Я, наверное, оптимист, поэтому мне всегда везет. Кто-то в этом ищет, наоборот, плохое, — «вот, не повезло». А мне вот со всеми везет: куда, в какую работу ни ткните пальцем — за сто с лишним работ в кино и в театре (бог знает, сколько) мне со всеми партнерами везло, все в порядке было с ними. У меня не было недомолвок, раздражения на сцене, на площадке, это миновало меня. Мне надо было заниматься только одним — творчеством, и все.

Смотреть интервью с Романом Мадяновым…