Татьяна Филиппова. Журнал «Вкус», г. Екатеринбург, апрель 2006 г.

Если бы он пришёл в широких штанах и свитере, я бы, пожалуй, была разочарована. Но он появился в дорогом кашемировом пальто, бархатном пиджаке, шелковом кашне и узконосых начищенных до блеска ботинках — элегантный мужчина. Поймав мой заинтересованный взгляд, усмехнулся и пояснил, что любит вещи качественные и элегантные. «Добротные» — слово ему это очень понравилось, старинное, но очень точное — сработанное с добротой. «Я к вещам привыкаю, — вздохнул он, — поэтому их берегу. А уж если беречь, так не фуфло какое-то. Меня так родители научили с детства. Пусть у тебя одна вещь будет, но добротная».

Корни

— Я читала, у вас в роду были казаки?

— Мои предки по отцовской линии — Мадяновы, действительно, были яицкие казаки из-под Гурьева. Можно сказать, ваши земляки, потому как Яик, вы знаете, это река Урал. Уральские казаки были веселым народцем. Южную границу держали так, что все кочевые племена к ним ходили на поклон. Сотни яицких казаков служили в личной охране государя. Это была белая кость, и полномочия у них на границе были огромные. Земли им государь жаловал столько, сколько могли обработать. В Яике на удочку рыбу ловили только казаки. Так ко двору и посылали живых осетров в железных ваннах. Если простолюдины на реке попадались, то и морды им били, и удочки ломали. И казахов гоняли с охотничьих угодий. Государственную собственность понимали буквально и грозно сторожили ее. Были обеспеченными людьми, в этом смысле революция им ничего дать не могла.

— Что вам передалось от казацких корней?

— Практичность, трудолюбие, невозмутимость. Мы, Мадяновы, народ спокойный, с обостренным чувством достоинства. И особенно не терпим суетности. Все делаем медленно, но основательно. Над нами с братом даже в детстве потешались, тихонями обзывали. А мы так без спешки, без суеты всегда приходили первыми. Петь мы любим. Рыбалка опять же.

Рыбалка

— Люблю и природу, и рыбалку. Юга не люблю, больше недели не выдерживаю. Цыпленком-гриль на пляже полежу, дозняк йода для щитовидки хапну и домой.
После «югов» втягиваться в работу тяжело. Понимаю, что надо отдыхать и телу, и голове. Но лежа энергии не набрать. Только если переключаться. Поэтому рыбалка — это самое то.

— Вы на какую рыбу ходите?

— Только на хищника — судака, щуку, жереха, окуня. Уезжаю на Оку. В рыбалке что главное? Поклевка. Я ведь спиннингист. Я на месте не стою. Иногда такие километры вдоль берега по буеракам наматываю. И в дождь, и в ветер.

— Что с рыбой делаете? Уху?

— Ничуть не бывало. Все, что лишок — все отпускаю. Я жадности людской не понимаю. Ужин сготовить одной рыбины хватит.

— У вас фирменное блюдо есть?

— Есть, простое, как палка. Главное — ничего не добавлять. Рыбина чистится, филируется. Тушка разрезается вдоль хребта, натирается солью, перцем и жарится на обыкновенном постном маслице. Ничего лучше быть не может.

— То есть это не добыча?

— Это охота. Знаете, как говорят: день рыбалки в зачет жизни не идет.

— Почему так?

— Потому что когда ты бежишь за спиннингом, ты себя не помнишь, это такая энергетика. 12 часов спиннингом машешь, и руки не отсохнут. Выпадаю из мира совершенно.

— Жена не возражает?

— Нет, она у меня мудрая женщина. Понимает, что после такого отдыха я работать буду, как заведенный.

Работа

— Кстати, по поводу работы, чем порадуете в ближайшее время?

— Закончил работу у Никиты Михалкова.

— Что за фильм?

— «Двенадцать рассерженных мужчин». Потрясающий сюжет, потрясающая команда. Мы играем присяжных заседателей.

— Кто ваши партнеры по заседательству?

— Серёжа Газаров, Валя Гафт, Алексей Петренко, Маковецкий, Гармаш, Миша Ефремов, Юра Стоянов, Вержбицкий, Арцебашев, Адабашьян (с последним я снимаюсь у Владимира Меньшова в «Салонном вальсе»), ну и, конечно, сам Михалков. Я присяжный № 6.

— Как вам работалось с Никитой Сергеевичем?

— Замечательно. Он обволакивает тебя такой любовью, что ты начинаешь себя чувствовать самым главным, самым важным. Смотреть фильмы Смотреть фильмы Лезет с тобой в такие дебри подсознания, чтобы получить нужную эмоцию. Все вспомнишь: как рыдал в детстве, конфеты воровал, дрался.

— Это работа над образом?

— Поиск достоверности.

— Вы не опасаетесь, что Михалков опять стянет одеяло на себя? Как, например, в «Статском советнике»? Как-то так получилось, что Фандорин в исполнении Меньшикова стал абсолютно второстепенным персонажем.

— Мне кажется, это проблема Меньшикова, а не Михалкова. И Фандорин, и тем более Бендер должны работать лицом. А этот господин лицом работать не может.

— Если он не справится в «Докторе Живаго», я думаю…

— …что ему будет трудно выбраться из такого пике, и это очень мягко сказано.

Достоверность

— Солженицын в «Круге первом» помогал вам в работе над образом Абакумова?

— Нет, он просматривал уже готовый материал. А вот Глеб Панфилов помогал очень. Мы с ним спорили до хрипоты, много материала перелопатили, документальные фильмы досконально изучали.

— Вы добивались портретного сходства?

— Нет, передо мной не ставилось такой задачи. Абакумов выше, могуче. Дело было в другом, хотелось сыграть его по-человечески. Увидеть плохое в хорошем и хорошее в плохом. Нас так учат — нет плохих героев, есть жизненные обстоятельства, которые повлияли на людей.

— Взявшись его играть, вы превратились в адвоката Абакумова?

— А это так и есть. Это всегда происходит — ты должен понять своего героя.

— Как вы поняли Абакумова? Ведь он палач по сути, сталинский палач…

— Хорошо, представьте себе, какой ад был в его душе. Ведь мы ничего не знаем о нем как о человеке. А он был разным. Трепетно любил своих дочек, был цербером и тупым солдафоном, спасал заключенных и вместе с ними свою задницу. Помните момент, когда он отдает Власику, начальнику охраны Сталина, свой портфель и ждет аудиенции. С него градом течет пот, он боится и не может справиться со своим состоянием. Потом он возвращается и отыгрывается за свое унижение на подчиненных, но заключенных он не трогает. Вот ведь!

— Играя человека из ближайшего сталинского окружения, вы что-то поняли для себя про то время?

— Я давно понял. У меня одного деда расстреляли, другого репрессировали. Конечно, это был ужас, но даже о нем они говорили с теплотой. Потому что это была их молодость. Бабушка рассказывала, как дед проспал и в портках бежал на завод, чтобы только успеть до гудка пройти проходную. Иначе суд и тюрьма.

За державу обидно

— Удивительно, что люди в то время были куда более патриотичны, чем сейчас.

— Я не политизированный человек, и как простой обыватель молча наблюдаю за тем, что происходит в стране. Не люблю об этом говорить, но накормить тех, кто ничего слаще морковки не едал, невозможно. Они никогда не насытятся, будут бесконечно красть и жрать. Мне постоянно приносят на читку сценарии. Из двадцати один или два более-менее годятся в работу. Но деньги-то дают всем двадцати.

— По-моему, это хорошо. Пусть будет здоровая конкуренция.

— Какая тут конкуренция, если бы у всех были равные условия. А то пишет дядя, снимает тетя, играют племяннички и все это, безусловно, влияет на качество кино.

— Раньше было по-другому?

— Раньше за камеру не ставили кого попало.

— Почему вы ушли из театра? Все-таки 25 лет в одном театре — это срок.

— Действительно срок. Причиной всему — деньги. Администрация театра очень плохо относилась к моим отлучкам на съемки. В некоторых театрах это приветствуют, в Маяковке к этому относятся ревностно. А деньги нужны. В театре, вы сами знаете, деньги не великие. Поэтому я пустился в свободное плавание.

— Свобода себя оправдала?

— Пока есть «Солдаты», уже 7 и 8, мы будем на плаву. Майор Колобков не потопляем.

— Кстати, он отрицательный персонаж?

— Ничуть не бывало. Народ в Интернете очень правильно оценивает Колобкова. Он серьезный дядька, заместитель командира части, без пяти минут сам командир, любит медсестру, хочет ребенка, а она, дура, выскочила замуж за какого-то хлюста, который и на гражданке себя показал не с лучшей стороны.

— Вот вы опять его оправдываете. Но согласитесь, что «Солдаты 7 и 8» — это уже слишком.

— Все очень просто, это рейтинг. Канал продюсирует только то, что приносит прибыль. Хотя качество сериала очень изменилось. Я, например, соглашался на последний сериал уже со скрипом.

— Вы городской житель?

— Сугубо городской. Привык к определенному темпу. Вот, например, темп Екатеринбурга меня уже немного расхолаживает. И в Питере все очень медленно.

— А как в деревне?

— В деревне замечательно, но тишина пугает. Выйдешь вечером на крыльцо, закуришь, и кажется, ничего не надо, сидел бы так всю жизнь. На третий день начинает мне чего-то не хватать. Я начинаю раздражаться, цеплять все, что под руку попадется. Пика маразма не дожидаюсь, мчусь обратно в город.